У каджого из признанных мэтров современной фантастики есть своя «фишка», свой особый, уникальный стиль написания. У Азимова это строгая логика событий; у Гаррисона — тонкий юмор и ответ, лежащий на поверхности но незаметный ни герою, ни читателям; у Шекли — неожиданная, хотя и закономерная развязка; у Лукьяненко — филигранное, хоть и предельно краткое описание внутренних переживаний героев, органично вписывающееся в динамичный сюжет. Олди же не имеет такой «фишки», и в тоже время в его произведениях есть все вышеперечисленное, всего понемногу. Кабирский цикл («Путь меча», «Дайте им умереть», «Я возьму сам») не только самое лучшее, но и самое характерное для Олди произведение.
Если в двух словах, то повествование ведется от лица воина и его меча, каждый из которых живой и мыслящий, а кроме того считает другого лишь «придатком» себя. В этом мире, и среди людей и среди мечей не принято убийство. Люди ценят свое оружие, и сломать его — страшное преступление. Ценить же оружие больше чем человеческую жизнь глупо, и как итог — странное общество, которое отвергает убийства во всех его формах и видах. У оружия та же логика, воспитать хорошего Придатка(человека) крайне сложно, и убийство их так же преступление. Получается странная ситуация, люди и мечи живут вместе, использую друг друга, у них свои правительства, свои аристократы, но они практически ничего не знают друг о друге, друг для друга они лишь орудия, лишь «придатки». И во главе всего этого — полное отрицание любого убийства.
Однако когда эта цивилизация достигает определенного уровню развития, с севера вторгаются варвары, разрушая города и сжигая села. Убийства являются нормой жизни, но через некоторое время затем снова становятся ненужными и не принятыми в обществе. Но снова, когда цивилизация достигает определенного уровня развития, приходят варвары с севера. Что интересно, во главе этих варваров всегда житель Кабира, мира где нет убийств. Разорвать этот круг кажется невозможным, более того, непонятно вообще ПОЧЕМУ варвары приходят именно тогда, когда Кабир готов вступить в новую техническую эру, когда не за горами изобретение пороха и печатного станка.
Развязка проста, логична и немного грустна: да, замкнутый круг разорван, но виток развития цивилизации лишь вывел ее к новому кругу. Старые мечи находятся в музеях, где они сходят с ума. Единственное желание оружия — умереть. Но люди этого не понимают. Они видят лишь ценные экспонаты. Однако начинается странная «эпидемия» — люди совершают самоубийства, стреляясь из револьверов, предварительно наполняя ствол песком, что неизбежно приводит к ломке оружия. И сюжет развивается по новой, новые тайны, новые разгадки, приводящие к следующим тайнам.
Понравилось. 
>>>>>
В трилогии больше фантастики, классная сказка для подростков и при этом очень затягивает. Есть много смешных моментов. >>>>>
| Содержание | Шрифт | Запомнить |
Генри Лайон Олди
— Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести?
— Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба!
Из разговоров Кусуноки Масасигэ с его наставником
ЧАСТЬ I. МЕЧ ЧЕЛОВЕКА
- …Вот выносят из подвала,
- Из-под дюжины затворов,
- Из-под девяти задвижек —
- Вот несут навстречу солнцу
- Под сияние дневное
- Короля мечей заветных,
- Битв суровых властелина,
- Кузнеца почет и муку,
- Сильных рук изнеможенье.
Мы встретились с харзийцем за угловой башней Аль-Кутуна, в одном из тех грязных и узких переулков района Джаффар-ло, которые подобны нитям старого темляка — спутанным и залоснившимся.
Его Придаток стоял прямо у нас на дороге, широко расставив кривые ноги и склонив к плечу голову, украшенную неправдоподобно маленькой тюбетейкой. Шитье на тюбетейке было мастерское, мелкий бисер лежал ровно и тесно. Руки Придаток держал на виду, и в них, похоже, ничего не было. Обычные руки хорошего Придатка — гладкие и спокойные.
Приближаясь, я прощупал его и сперва не обнаружил Блистающего, равного себе — ни за плечом, ни на поясе, скрытом под складками чуть спущенного плаща, ни…
Одна рука Придатка подбросила в вечернюю прохладу смятый комок, и тот неожиданно вспорхнул белой кружевной бабочкой, на миг зависшей в воздухе; другая рука легла на невидимый пояс, в пряжке что-то звонко щелкнуло — и освобожденный пояс радостно запел, разворачиваясь в стальную полосу, становясь Блистающим и приветствуя меня ритуальным свистом.
Чужой Блистающий еле заметно лизнул тончайшую ткань падающего платка, и из одной бабочки стало две, а я одобрительно качнулся и вспомнил о том, что рожденные в жаркой Харзе — полтора караванных перехода от Кабира — испокон веков гордятся своим происхождением от языка Рудного Полоза.
И мне стало тесно в одежде — будничных кожаных ножнах, схваченных семью плетеными кольцами из старой бронзы.
Я скользнул наружу, с радостью окунувшись в кабирские сумерки, — и вовремя. Придаток харзийца уже приседал, пружиня на вросших в землю ногах, и мне пришлось изо всех сил рвануть руку своего Придатка вверх и наискосок вправо, потому что иначе заезжий Блистающий запросто сумел бы смахнуть верхушку тюрбана моего Придатка, что по Закону Беседы означало бы мое поражение.
Он, видимо, совсем недавно приехал в столицу, иначе не рассчитывал бы закончить Беседу со мной на первом же взмахе. Если даже я и уступал харзийцу в гибкости (а кто им не уступает?!), то в скорости мы могли потягаться — и на этот раз не в его пользу.
— Отлично, Прямой! — прозвенел гость из Харзы, завибрировав от столкновения и с удовольствием называя меня безличным именем. — А если мы…
Он зря потерял время. Я отшвырнул болтливого харзийца в сторону, затем легко толкнулся в ладонь моего Придатка, его послушное тело мгновенно отреагировало, припадая на колено — и я дважды пронзил плащ харзийского Придатка вплотную к плечу и правому локтю, ощутив на себе обжигающее прикосновение чужой и чуждой плоти.
Оба раза я тесно приникал к телу Придатка — сперва плашмя, а потом лезвием; и на хрупкой и ранимой коже не осталось даже царапины.
По меньшей мере глупо портить чужих Придатков, если их так сложно подготовить для достойной службы Блистающим. Впрочем, самоуверенный харзиец мог бы выбрать себе носителя и получше…
…Уже выходя из переулка, я вспомнил, что по завершению Беседы забыл представиться Блистающему из Харзы, и пожалел об этом.
Ничто не должно мешать вежливости, даже занятость или раздражение.
Я — прямой меч Дан Гьен из Мэйланьских Блистающих, по прозвищу Единорог.
Мой Придаток — Чэн Анкор из Вэйских Анкоров.
Хотя это неважно.
Вернувшись домой, я поднялся в верхний зал, зацепился одним кольцом ножен за крюк и прильнул к любимому мехлийскому ковру, забыв переодеться. Все мои мысли были заняты странной встречей за башней Аль-Кутуна, поэтому слабым внутренним толчком я отпустил Придатка, который тут же вышел из зала, поправив по дороге навесную решетку горящего камина.
Мне нужно было побыть в одиночестве.
Я уже очень давно никуда не выезжал из Кабира, и здесь меня знали достаточно, чтобы не устраивать подобных испытаний — и уж тем более мало кто рискнул бы вот так, походя, без должных церемоний вовлекать Единорога в шальные Беседы. Такие забавы хороши в юности, когда тело трепещет от избыточной энергии, и жажда приключений туманит сознание молодого Блистающего.
Наконец-то состоялось мое знакомство с Олди. К авторам приглядывалась давно, но все не знала с какой стороны подступиться. Наверное, до сих пор бы присматривалась, если бы не наткнулась абсолютно случайно на их же статью, где как раз и упоминались и «Путь меча», и Кабирский цикл в целом. И как же меня заинтриговало. нет, не говорящее оружие, как можно было бы подумать, а то, что первая книга цикла характеризовалась, как светлая, но с бесперспективным, печальным концом, в вторая — наоборот, как более темная, но с надеждой на заключительных страницах. Так заинтриговало, что пришлось-таки отыскать книги и погрузиться в мир живого оружия.
Таким образом, за «Путь меча» я бралась, внутренне готовясь погрустить в конце книги. Погрустила. Не могла не грустить. Влюбилась в мир Блистающих, мир не просто говорящего, но разумного оружия. В мир людей, не умеющих и не желающих проливать кровь. В мир Бесед, мир уважения и доверия. Рай, как сказал про него Неправильный Шаман. Рай, которому постепенно начал приходить конец. Рай, с которым понемножку начинаешь прощаться практически с самого начала книги.
Как же я надеялась, до самого конца надеялась, что произойдет чудо, и концовка не окажется печальной. И ведь все внешние угрозы: Тусклые, Шулма, Джамуха Восьмирукий — все ведь как-то разрешалось. Через боль, через жертвы, но разрешалось! Да, я надеялась, понимая, что надеяться, по сути, не на что, потому что такую цену платить нельзя , она противоречит сути того, за что заплачена. Не будешь защищать Рай, потеряешь его, а будешь — потеряешь наверняка. И радостные встречи, хорошие новости, наладившаяся жизнь тех, с кем путешествовал через всю книгу, тех, за кого переживал, — все это омрачает одна мысль: «сколько?» Сколько радости им отпущено? Они стоят в конце старого и любимого мира, их мира. Кто увидит его окончательный закат? Их внуки? Дети? Или они сами? Сколько лет им отпущено?
Вынесенная в заголовок цитата на протяжении всей книги терзала меня вопросом: «Почему? Почему ее повторяют так часто, разве Блистающие — это зло?» А ответ нашелся только в конце. Да и то, не совсем ответ, скорее, еще один повод задуматься.
Герой должен быть один. Мы же не виноваты, что нас двое… и что все от нас чего-то хотят.
Герой должен быть один. Два героя — это как-то неинтересно. Вдвоём…
Загрузка...